ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ОБРАЗ БЕЛАРУСИ В РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в. (НА ПРИМЕРЕ ДВУХ ПОДХОДОВ: Н.И. КАРЕЕВ И М.О. КОЯЛОВИЧ)
18.04.2010Православие населения белорусских земель было в русской историографии XIX - начала XX в. основным аргументом в пользу русского происхождения белорусов. При этом православие интерпретировалось как истинно славянская религия русского народа, в том числе и белорусов.
В статье ставится задача рассмотреть на примере русских историков Н.И. Кареева и М.О. Кояловича, принадлежавших к двум противоположным историографическим направлениям, подходы русской историографии к проблеме конфессиональной принадлежности белорусского народа.
В творчестве видного русского либерального историка Н.И. Кареева, характеризующемся необычной широтой и плодовитостью, стремлением к созданию фундаментальных обобщающих трудов, видное место занимают труды, посвящённые польской проблематике. В своей докторской работе ученый одним из первых в русской историографии рассматривал важнейшие вопросы философии истории [1]. Уникальным для русской историографии является фундаментальный 7-томный труд Н.И. Кареева «История Западной Европы в новое время», охватывающий период с XVI в. до начала XX в. Этот труд издавался с 1892 г. по 1917 г. [2]. Н.И. Кареев рассматривал в нём также и историю Польши, относя Польшу к западноевропейской цивилизации. Кареев решительно противопоставлял националистической тенденции научную работу историка, утверждая, что историческая истина, как и всякая другая научная истина, может быть только одной для людей всех национальностей [10, с. 102].
Взгляды и оценки Н.И. Кареева на определённые периоды истории Польши являлись объектом исследования ряда историков [3; 4; 5; 6], в том числе и польских [7; 8].
М.О. Коялович одним из первых в русской историографии занялся изучением истории Белоруссии или, согласно его терминологии, Западной России. Он был автором первой в русской историографии работы, посвящённой Люблинской унии [11]. Творчество М.О. Кояловича изучалось как в современной ему русской историографии [12], так и в нынешней белорусской [13; 14; 15].
М.О. Коялович критиковал польскую историографию за отсутствие объективности, призывая изучать данную проблематику с внимательностью и осторожностью, считая это делом совести и гуманности [11, c. 5]. Вместе с тем oн признавался, что не может изучать ее равнодушно, так как это - родное [16, c. 5].
Поздняя русская консервативная историография 60-90-х гг. ХІХ в. в лице М.О. Кояловича, Д.И. Иловайского, П.Д. Брянцева сохранила много черт романтической историографии 30-50-х гг.: веру в предопределенность исторической судьбы России, связь с православием, особый славянский характер, руководствоисторией России Провидением и т.д. Следует отметить, что труды сторонников славянофильской традиции в русской историографии не отличались разнообразием теоретических концепций, обосновывающих их положения. Характерен в этом отношении пример М.О. Кояловича: о чем бы он ни писал, все сводил к национальному вопросу, трактовавшемуся им с охранительных позиций. Для него интересы русского народа и русской аристократии были едины как некая национальная общность, при этом проводилась мысль о превосходстве православия над католичеством.
М.О. Коялович отмечал, что в противовес польской истории, отличающейся насилием, религиозной нетерпимостью, западнорусская историческая жизнь есть жизнь простого народа, отстаивающего свою народность и веру и ищущего свободного их развития, есть история демократизма, ищущего свою родную аристократию (т.е. русскую православную аристократию). Эта же теория мирного сосуществования различных сословий в русской жизни в противовес западной, выдвинутая еще сторонниками теории официальной народности, поддерживалась Д.И. Иловайским, П.Д. Брянцевым.
Н.И. Кареев применительно к европейскому средневековью указывал на роль римского элемента в истории Западной Европы и особенно католической церкви, считал, что западноевропейский феодализм отличался от феодализма в Польше, Венгрии, Чехии. Определенные отличия этих стран он объяснял сравнительной молодостью их цивилизации, географической принадлежностью к Востоку, но в силу культурных, политических связей, примкнувших к Западу, в первую очередь относя это к Польше [17, с. 127]. Христианству в историческом процессе Н.И. Кареев отводил одно из важнейших мест, отмечая, что его появление и распространение было одним из важнейших переворотов во всемирной истории [17, с. 105].
Проблема цивилизационного выбора, а отсюда и этноконфессионального образа Руси в начальном периоде русской истории - при переходе от Руси Киевской к Руси Московской - была мало изучена в русской историографии XVII - начала XX в. Виной тому была, по мнению П. Милюкова, старая историографическая схема еще московских книжников и ее определенное влияние на историков XVIII-XIX вв., что когда русские историки начинали изучать историю России, источники встретили их своим готовым взглядом. Таким образом, исследователь считал, что делает открытия, осмысливает историю, а, в сущности, он стоял на плечах наших философов XV и XVI столетия [12, с. 158]. А.Е. Пресняков, отмечая плодотворность наблюдения Милюкова, утверждал, что данный тезис не доведен до логического завершения, так как работа П.Н. Милюкова осталась незаконченной, и Милюков связывал свое изучение московской исторической теории только с вопросом «о происхождении исторической схемы Карамзина и его предшественников» [18, с. 3]. Суть данной концепции русской истории, как известно, была в утверждении единого происхождения Московской Руси (Великороссии) и Малороссии от Руси Киевской. Первую наукообразную гипотезу данной теории представил М.П. Погодин утверждением, что в Киеве издревле проживало «великоросское племя», затем переселившееся на север, в землю Суздальскую [18, с. 4]. В то же время Пресняков считал, что данная традиционная схема русской истории, повторенная и как бы второй раз открытая В.О. Ключевским [18, с. 19], страдает от внутренних противоречий: с одной стороны, утверждение преемственной связи исторической жизни севера с киевским югом, с другой - выяснение их резкой противоположности и самостоятельных корней северорусского исторического процесса [18, с. 20].
Этот концептуальный подход сохранился и у М.О. Кояловича, рассматривавшего белорусов как часть русского народа, и у Н.И. Кареева, который в отношении истории Западной России следовал общепринятой концепции в русской историографии.
Н.И. Кареев рассматривал исторический процесс как несколько параллельно развивающихся человеческих цивилизаций, основным критерием которых был прогресс с идеей свободы человеческой личности [19, с. 1-2]. Европа, согласно его мнению, была той частью света, в которой развивалась передовая цивилизация. Основой ее были наследие греко-римского мира, принявшего христианство, и присоединившиеся новые народы германского и славянского племени [19, с. 2]. В начале средневековья, согласно Карееву, образовались три цивилизационных центра - западноевропейское общество, восточноевропейское, мусульманское. Общее направление культурного движения с запада на восток, от романских народов к германским и от германских к славянским, утверждал Кареев, объясняется не племенными или расовыми свойствами этих народов, то есть не прирожденными их способностями, а условиями географическими, условиями климата, почвы и т.д. [20, с. 362]. Обоснование географическим фактором еще ранее встречалось у С.М.Соловьева, В.О.Ключевского.
Таким образом, согласно Карееву, Западная и Восточная Европа имели общие источники цивилизации - наследие античности и христианство. Но на Западе в результате давления нового элемента - германского - была ограничена деспотия, иной характер получило христианство - более практическое отношение к государству; формируется своеобразная средневековая культура двух начал, римского и германского, с ограничением роли государства и особой ролью церкви (папства). В этом своеобразном строе Запада был залог некой свободы, ибо государство не могло сделаться всемогущим, а власть в нем не могла быть абсолютной. Ни один элемент системы не получил преобладания и возможности нивелировать личность [19, с. 10-11]. Победа одного из элементов - государственной власти или католической церкви - привела бы Европу к застою. Феномен средневекового Запада был в том, что он характеризовался резким дуализмом - светской и церковной власти [19, с. 73]. В результате, утверждал Кареев, западная цивилизация становится более космополитичной, способной к распространению, после того как стала свободной от своей исключительности [19, с. 72]. Историческое развитие личности подняло Запад на ту культурную высоту, на какой дотоле никто еще не стоял [20, с. 373].
Исходя из данных теоретических предпосылок Н.И. Кареев строил свою философию истории и место и роль в ней Западной Европы, Польши как части, стоящей на стыке Запада и Востока Европы.
Приобщение к европейской средневековой культуре было мыслимо, считал Кареев, лишь в форме принятия христианства, которое отличалось нетерпимостью к инаковерию. Тогда, отмечает Кареев, вероисповеднические различия выдвигались на первый план: и нашим предкам, например, западная культура казалась порождением проклятого «латинства», а поэтому принципиально ими отвергалась [20, с. 324]. Вероисповедная рознь, образовавшаяся между Востоком и Западом, в эпоху основания и крещения Руси сильно мешала последней войти в более тесные культурные связи со своими западными соседями [20, с. 330].
Оценки Ю.Ф. Самариным западноевропейского цивилизационного выбора поляков в форме католичества, исторически взаимосвязанного прошлого Польши и России являются классическими для российских славянофильских подходов в широком смысле этого понятия. Самарин объяснял, что под польским вопросом следует понимать не только поляков как народ, государство, но и понятие полонизма как просветительское начало, или вернее - вооруженная пропаганда латинства [21, с. 325]. Конкретизируя исторически свое столь широкое определение полонизма, польского вопроса, Самарин утверждал, что Польша - это острый клин, вогнутый латинством в самую сердцевину славянского мира с целью расколоть его в щепы [21, с. 333]. По мнению Самарина, вражда России и Польши заключается в том, что обе стороны имеют совершенно различные идеалы - религиозного и политического характера [21, с. 343]. Таким же образом интерпретировал историю Польши и её влияние на русские земли и М.О. Коялович. Мы видим, что идеолог славянофильства тесно связывал польский вопрос, Польшу с проблемой католичества и западного влияния на Россию.
Консервативная историография исходила из славянофильского тезиса об извечной борьбе католичества и православия, о невозможности принятия славянскими народами как протестантизма - поляками, так и русскими - католичества, даже в форме униатства.
М.О. Коялович подчёркивал, что церковная уния имела давние прочные исторические задатки - в борьбе двух цивилизаций [16, с. 241]. Историк рассматривал церковную унию как результат этой постоянной борьбы, когда в конце XVI в. Польша, разложив высшее сословие русского общества, как церковную иерархию, так и дворянство, наконец, добилась своего.
Эта позиция Кояловича о православии как смысле жизни белорусов и русских и возможности принятия одной только веры - православия была общей для консервативной историографии. Так, Н.Я. Данилевский писал, что для славян православная религия составляет смысл жизни. Терпимость, свойственная православной церкви, составляла отличительную особенность России в самые грубые времена [22, с. 187]. Эта черта славянского характера, по Данилевскому, сохранилась даже у славян, принявших вследствие германского насилия католичество. Они, утверждал он, никогда не проявляли религиозной нетерпимости: «…только терпели, а не сами заставляли терпеть». Одно только, считал Данилевский, было исключение - «…поляки, они представляют действительное и гнусное исключение. Насильственность и нетерпимость отметили характер их истории» [22, с. 188]. Этим же качеством, по М.О. Кояловичу, отличалась и русская православная церковь. Она, в отличие от католической, была народной, не вмешивалась в дела светской власти, была истинной защитницей простого народа, в решении всех ее главнейших вопросов принимала участие не только иерархия, но и все верующие [16, c. 142].
Именно такие аргументы были характерными для подхода к истории славян и полонистике для русской консервативной славянофильской историографии, и во многом они оказали влияние и на либеральную историографию. Националистическая и расистская в своей основе теория Данилевского была подвергнута критике еще в народнической и либеральной историографии. Так, Н.И. Кареев называл теорию Данилевского «новейшим национализмом» [23, с. 16].
Как результат западного влияния, утверждал Н.И. Кареев, польско-литовское государство сделалось в конце средних веков наиболее обширной, могущественной и образованной славянской державой [20, с. 361]. Польша в этот период, отмечал Кареев, была распространителем западной культуры на восток - земли ВКЛ. Данное положение высказывалось еще раньше в русской либеральной историографии (Т.Н. Грановский, Б.Н. Чичерин). Такой подход был общим в русской либеральной историографии (В.О. Ключевский, А.Л. Погодин и др.).
Русская, как консервативная, так и либеральная историография исходила из тезиса о постоянной цивилизационной вражде западных и восточных начал, и прежде всего по конфессиональной причине в Речи Посполитой. Однако либеральная историография исходила из тезиса, что до периода контрреформации в Речи Посполитой сохранялась терпимость к православию, в то время как в консервативной традиции утверждался тезис о постоянном религиозном преследовании православия.
Католическую нетерпимость в Речи Посполитой Н.И. Кареев связывал с европейским средневековым мировоззрением: подданные в государстве должны быть одной веры [17, с. 112]. При этом Кареев отмечал, что если польский шляхтич гнал в протестантскую церковь народ, то действовал не из фанатизма, а так как считал себя собственником костёла и мог с ним сделать всё, что хотел, как и со своими холопами [2, т. II, с. 276].
Однако в отличие от русской консервативной историографии, в том числе и М.О Кояловича, Кареев считал, что религиозная нетерпимость в Речи Посполитой началась только с победой контрреформации, относя её к концу XVI - началу XVII в., когда Польша сделалась «исходным базисом католической церкви и противником православия» [2, т. II, с. 247]. Вероисповедание, отмечал Кареев, поддерживало национальную отдалённость поляков и русских в Речи Посполитой [17, с. 110].
Люблинская уния, по оценке Кояловича, была первым шагом в изменении развития ВКЛ, которое было русским, преимущественно белорусским по своему влиянию [11, c. 10]. Такое превращение, писал далее Коялович, не могло быть лёгким, так как требовалось изменить православную веру и язык [11, c. 11]. По мнению Кояловича, даже в начале XVI в. при Сигизмунде Справедливом положение православных очень напоминало положение христиан в Турции [16, c. 186].
Западную Россию Коялович делил на Малороссию и Белоруссию. Характеризуя эти обе части западной России, он в сравнении белорусов и малороссов делал положительные выводы в пользу последних. Именно белорусы, утверждал Коялович, не имеют таких черт, как малороссы (уверенность, энергия, твёрдость в религии) [16, c. 36-40]. Вину за это он возлагал и на природно-климатические особенности края - «она так бедна, так убога», и белорусское племя в такой стране «не может отличаться богатыми физическими свойствами людей» [16, c. 41]. В результате такого положения, по мнению Кояловича, путь Белоруссии только вместе с Россией, так как «никакой сепаратизм не может иметь силы» [16, c. 27]
Многие историки (Д.И. Иловайский, М.О. Коялович, П.Д. Брянцев, И.П. Филевич и др.) видели причину присоединения к Польше даже в недостатках характера малоросов и белорусов, этой западной ветви русского народа. Положение о том, что малороссы и белорусы являются ветвью русского народа, является общим для русской историографии второй половины XIX в., начиная от М.О. Кояловича и Д.И. Иловайского и заканчивая В.О. Ключевским и Н.И. Кареевым.
Одной из причин подчинения белорусов Литве Коялович видел в нетерпеливости и воинстве католичества в ВКЛ, в то время как православие «чуждалось насилия, по необходимости распространялось тихо, медленно, незаметно» [16, c. 186].
Отмечая враждебность к православию как одну из причин падения Речи Посполитой, Н.И. Кареев считал, что более всего она сказалась в юго-западной Руси, менее всего - в северо-западной части, где успехи унии и полонизации были значительными [24, с. 264]. Русское население Западной России, считал Кареев, не было однородным: в Белоруссии были значительны успехи полонизации. В некоторых местностях вопрос присоединения решался силой, так как это был не просто польский налёт, и после присоединения к России земли, не присягнувшие на верность России, образовали множество имений [24, с. 277].
Литва, продолжал он, тесно связана с Польшей католичеством; белорусы, даже православные (не говоря об окатоличенных и униатах), близки к полякам физиологически, по племенному родству и наречиям. И при крепком государственном организме, считал он, эта амальгама срослась бы [24, с. 277].
Противоположные позиции занимали также Н.И. Кареев и М.О. Коялович в отношении поляков на территории Белоруссии. Н.И. Кареев, отмечая изменения позиций в польском обществе в отношении земель Украины и Белоруссии, видел их также и в том, что оно признавало принцип равноправия наций и призывало распространить его в отношении поляков в Западной России.
Эти принципы, отмечал Кареев, польские центристы относят также к полякам, проживающим на территории Литвы и Украины, как к одной из национальностей. И это культурное самоопределение, считал он, поддерживают русские прогрессивные силы [25, с. 1078]. М.О. Коялович считал, что для возрождения белорусов необходима ликвидация польского национального меньшинства. Это должно было, по его мысли, проявиться в переводе их в православие и превращении в русских (белорусов) или выдворении поляков (согласно его терминологии, западнорусских поляков) домой, в их настоящую Польшу [26].
По мнению Кареева, несмотря на разделы, русское население Западной России до 1861 г. находилось под властью польских помещиков [24, с. 220], то есть для крестьян ещё долго сохранялась Речь Посполитая [24, с. 256].
Церковную унию в Речи Посполитой Коялович считал неестественной, так как это была борьба двух различных цивилизаций [16, c. 241]. Вина за её принятие, по его мнению, лежит на русском боярстве и церковной иерархии, которая во многом разложилась [16, c. 254]. Борьба двух цивилизаций сосредоточилась на вопросе веры. И в этих условиях, продолжал он, выразителем народных сил и народных устремлений западнорусского народа стало казачество [16, c. 269]. Белорусы, по Кояловичу, не смогли противостоять польскому влиянию и католической церкви.
Сохранение церковной унии после разделов Речи Посполитой Коялович объяснял политикой русских царей: русское правительство старалось, очевидно, не раздражать поляков, сильно сдерживало порыв народа к православию [16, с. 363]. Императоров Павла I и Александра I Коялович даже обвинял в том, что они снова насаждали католичество среди белорусов.
Вместе с тем Коялович отмечал протесты униатов на белорусских землях против их присоединения к православию, но считал это делом польской интриги и крепостной зависимости крестьян от польских помещиков. Упоминая протест крестьян против ликвидации церковной унии из Новогрудка, он считал, что они сами не знали, что подписывали [16, с. 389]. И поэтому, по мнению Кояловича, большинство белорусов не поняли значения воссоединения униатов в 1839 г. [16, c. 390]. Это великое значение, писал Коялович после жестокого подавления восстания 1863-1864 гг., проявилось после 1861 г. [16, c. 391].
М.О. Коялович утверждал, что возрождение белорусов с их православной верой началось в России только после 1864 г., рассматривая как шаг к их духовному возрождению отмену унии в 1839 г. [16, c. 10]. Виной слабости белорусов он считал сильные позиции шляхты и слабость народа. «От чего, - продолжал Коялович, - здесь чаще всего повторялись неудачи русских» [16, c. 306]. Он надеялся, как он писал, что «ещё восстанут на ноги белорусы Августова» [16, c. 31].
Как существенный элемент этноконфессионального образа Белоруссии, а вместе с тем и препятствие для возрождения белорусов М.О. Коялович рассматривал евреев. Здесь его антисемитские позиции наиболее близки к взглядам Д.И. Иловайского [27], а впоследствии - к «Союзу русского народа» [28]. Евреи, утверждал М.О. Коялович, сыграли негативную роль в жизни русского (белорусского) народа как во времена Речи Посполитой, так и после присоединения Белоруссии к России. Он соглашался с мнением наиболее консервативной части русского общества, которая утверждала, что только Восточная Россия (то есть Москва) способна ассимилировать в себя «жидовство», и поэтому призывал к переселению евреев с территории Белоруссии в Россию для добра белорусского народа [16, с. 54]. Согласно Кояловичу, путь для развития белорусов был закрыт инородцами: дорога в средние сословия - евреями, в высшие сословия - поляками [16, с. 52].
В целом же, по мнению Кояловича, русские задачи в Западной России - это «спасти русский и литовский народы Западной России от польской шляхты и еврейства и оправдать своё историческое призвание перед славянами» [16, с. 393].
Список источников и литературы
1. Кареев, Н.И. Основные вопросы философии истории: в 2 т. / Н.И. Кареев. - М., 1883.
2. Кареев, Н.И. История Западной Европы в новое время: в 7 т. / Н.И. Кареев. - СПб.-Пг., 1892-1917.
3. Кручковский, Т.Т. Польская проблематика в творчестве Н.И. Кареева / Т.Т. Кручковский, А.Н. Нечухрин // Гістарычная навука і гістарычная адукацыя ў Рэспубліцы Беларусь. - Мінск, 1995. - Ч. 2:. Сусветная гісторыя. - С. 116-123.
4. Мягков, Г.П. «Русская историческая школа». Методологические и идейно-политические позиции / Г.П. Мягков. - Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1988 г. - 200 с.
5. Золотарёв, В.П. «История Западной Европы в новое время» Н.И. Кареева: замысел и воплощение / В.П. Золотарёв // История и историки: историографический ежегодник. 1982-1983. - М., 1987.
6. Лаптева, Л.П. История славяноведения в России в XIX в. / Л.П. Лаптева. - М., 2005.
7. Serejski, M. Europa a rozbiory Polski / М. Serejski. - Warszawa, 1970.
8. Bardach, J. Problematyka polska w liberalnej historiografii rosyjskiej schyłku XIX - początku XX wieku: N.I. Kariejew / J. Bardach // Polsko-rossyjskie związki społeczno-kulturalne na przełomie XIX i XX wieku. - Warszawa, 1980. - S. 104-154.
9. Нечухрин, А.Н. Теоретико-методологические основы российской позитивистской историографии (80-е гг. XIX в. - 1917 г.) / А.Н. Нечухрин. - Гродно, 2003. - 348 с.
10. Кареев, Н.И. Мечта и правда о русской науке / Н.И. Кареев // Русская мысль. - 1884. - Кн. 12, ч. 2.
11. Коялович, М.О. Люблинская уния или последнее соединение Литовского княжества с Польским королевством на Люблинском сейме в 1569 г. / М.О. Коялович. - СПб., 1863. - 83 с.
12. Милюков, П.Н. Главные течения русской исторической мысли / П.Н. Милюков. - М., 1897.
13. Черепица, В.Н. Преодоление времени / В.Н. Черепица. - Минск, 1996.
14. Карев, Д.В. Белорусская историография к. XVIII - нач. XX в. / Д.В. Карев // Наш радавод. - Кн. 6, ч. 1. - Гродно, 1996.
15. Кручковский, Т.Т. Польская проблематика в русской историографии II пол. XIX в. / Т.Т. Кручковский // Наш радавод. - Кн. 6, ч. 2. - Гродно, 1996. - С. 218-417.
16. Коялович, М.О. Лекции по истории Западной России / М.О. Коялович. - СПб., 1864. - 393 с.
17. Кареев, Н.И. Главные обобщения всемирной истории / Н.И. Кареев. - СПб., 1903.
18. Пресняков, А.Е. Образование Великорусского государства / А.Е. Пресняков. - Пг., 1918.
19. Кареев, Н.И. Введение в курс истории нового времени / Н.И. Кареев. - Варшава, 1884.
20. Кареев, Н.И. Общий ход всемирной истории / Н.И. Кареев. - СПб., 1903.
21. Самарин, Ю.Ф. Сочинения / Ю.Ф. Самарин. - М., 1877. - Т. 1.
22. Данилевский, Н.Я. Россия и Европа / Н.Я. Данилевский. - СПб., 1871.
23. Кареев, Н.И. Историко-философские и социологические этюды / Н.И. Кареев. - СПб., 1895.
24. Кареев, Н.И. Падение Польши в исторической литературе / Н.И. Кареев. - СПб., 1888.
25. Кареев, Н.И. Новая польская партия / Н.И. Кареев // Право. - № 15. - С. 1175-1181.
26. Коялович, М.О. Верноподданничество поляков Западной России / М.О. Коялович // День. - 1863. - № 39.
27. Иловайский, Д.И. История России / Д.И. Иловайский. - Т. 3. - М., 1890.
28. Омельянчук, И.В. Украинский и польский вопросы в контексте этнополитической составляющей идеологии консервативно-монархических партий России начала XX века / И.В. Омельянчук // Славяноведение. - 2006. - № 5. - С. 9-24.