5. Послужной Список. 1.Кодень. 2.Благодатное. З.Воломин. 4.Синодальный Архив. 5.Яблонка-Нижняя. 6.Кулаковичи. 8.Турковичи. 9.Кельцы. 10.Варшава.

В церковно-административной практике в Императорской России принято было правило вести послужные списки о каждом священнослужителе. Этим делом занимались Духовные консистории, существовавшие в каждой епархии и являвшиеся вспомогательным органом епархиального архиерея. В послужные списки записывались даты рождения и крещения, рукоположения в священный диаконский и иерейский сан, получения наград и наказаний, а также назначений и перемещений по службе. Эта канцелярская практика имела большее значение в церковно-административной жизни.

В Православной Церкви в Польше послужные списки в консисториях велись неукоснительно. Мое священнослужение началось в лоне этой Церкви после рукоположения меня во иеродиакона и иеромонаха.

Будучи студентом богословского факультета в Варшаве и проживая в студенческом интернате здесь, я зачислен был в состав Варшавско-Холмской епархии, вследствие чего был начат мой послужной список в этой епархии. Вела его Варшавско-Холмская духовная консистория.

По благословению митрополита Варшавского Дионисия я был рукоположен во иеродиакона епископом Гродненским Алексием 29 января 1928 года в Варшавско-Марие-Магдалинском кафедральном соборе. Резолюцией того же митрополита я был назначен на должность третьего диакона при том же соборе. Природой я был обижен тем, что не обладал музыкальным голосом и хорошим слухом, что стесняло меня в священнослужении. Регент митрополичьего соборного хора был недоволен мною.

На пасхальные студенческие каникулы я отправился в Почаевскую Лавру. Там я прошел отличную богослужебную практику. Сослужение иеромонахам в лаврских соборах было для меня хорошей школой. В Лавре строго соблюдался богослужебный устав и малейшая ошибка была недопустима. Необходимо было серьезно готовиться к Богослужению и быть очень внимательным во время её совершения. Особенно сильно я переживал во время воскресных и Страстной недели Богослужений, которые совершались с особенной торжественностью. Стоя в сонме монастырских священнослужителей: архимандритов, игуменов, иеромонахов и иеродиаконов с множеством прислужников во время Богослужения, мне казалось, что нахожусь на небе и стою среди ангелов и небожителей. Мощное пение церковного светского хора высоко на хорах и монашеского на клиросе наполняло звуками огромный Свято-Успенский собор. На меня, молодого инока, все это производило потрясающее впечатление. От умиления и восторга невольно текли слезы из глаз. Поймет это только тот, кто сам пережил такие священные моменты.

На летние каникулы с разрешения о. наместника Лавры я поехал домой в деревню. Чувствовал себя там хорошо, как дома. Все мои старые друзья и знакомые в Завитой были ласковы и почтительны ко мне. Соседи священники, которые раньше не знали меня, пригласили меня к себе на престольные праздники: в Сновь на святых первоверховных апостолов Петра и Павла 12 июля / 29 июня с.с в 15-ти килом. и в Городею на праздник святого пророка Ильи 2-го августа / 20-го июля с.с. В их храмах я принимал участие в служении литургии. Впервые я познакомился ближе с приходскими батюшками, с их прихожанами и богомольцами, которые произвели на меня глубокое впечатление своей религиозностью и благоговением. Проповедники произнесли содержательные поучения, мне показалось лучше, чем городские в Варшаве.

Расставался я с родным домом, со всеми местами и дорожками, по которым я ходил, со слезами. Душа чувствовала, что последний раз я вижу их. Так и не пришлось мне побывать еще раз на родине. Прошло уже после того 50 лет, целых полвека, а все эти места стоят у меня пред глазами, как наяву в полной своей красе и привлекательности.

В вагоне железной дороги по пути в Почаевскую Лавру из Завитой я сильно простудился и заболел. Простуда бросилась на легкие и возобновила мой застарелый туберкулез. Болезнь принимала острую форму. Медицинское лечение не помогало. Я был в смятении. Однажды, стоя в Свято-Успенском соборе Лавры на вечерне в седмичный день, когда богомольцев не было, я глядел на чудотворную икону Почаевскую и горячо молился Пресвятой Богородице, прося Ее исцеления от моей болезни. Я молился и плакал, слёзы бежали из моих глаз. Заметил это мой старец и пытался меня успокоить, но это не помогало, а еще больше расстраивало меня. Но эти слезы были благодатны, они вызвали милость Божией Матери. С того момента я начал поправляться и выздоровел, прошли десятки лет и болезнь не возобновлялась, только застарелые рубцы на обоих легких показывает бывшую чахотку у меня. Моим Небесным Врачом была Божия Матерь.

В конце марта следующего года меня рукоположили во иеромонахи. Рукоположение совершил в Варшавском соборе епископ Кременецкий Симон (Ивановский), любимый и почитаемый всеми архипастырь. Митрополит часто вызывал его для служения в Варшавском соборе. Среди богомольцев он пользовался здесь большой популярностью. Зато не любили его польские власти за то, что он бичевал их в своих проповедях. Сан иеромонаха открывал мне пастырскую деятельность. Она и началась непосредственно.

1.Кодень.

Отслуживши седмицу после рукоположения во иеромонаха, я получил командировку в село Кодень на Подлясьи, где не было ни священника, ни церкви, но были в большом числе прихожане, лишенные духовного утешения. Село большое с большим числом православного населения. До Первой мировой войны в этом селе были две церкви: одна новая, красивая, каменная, а другая старинная с 17 века. Во время войны обе эти церкви забрали поляки католики и переделали их на свои храмы — костёлы. Православные лишились своих церквей и не имели где Богу молиться. К праздникам Святой Пасхи митрополит Дионисий послал меня сюда для совершения Богослужений в Страстные и Пасхальные дни. Свое служение я начал с Великого четверга. Служил в маленькой часовне посреди села. Часовня была настолько мала, что я один мог поместиться в ней, а народ стоял вокруг на дворе под открытым небом. Дождя не было, но стояла сырая и холодная погода ранней весны. Богомольцы в большом числе теснились вокруг часовни. Кроме ежедневных Богослужений утром и вечером, я исполнял требы: исповедовал, посещал больных, освящал пасхи, куличи и яйца в деревнях, куда возили меня на телеге по непролазной грязи, мокрой земле после растаявшего снега. Уставал я сильно, к тому же с питанием было плохо: не было времени поесть строго постной еды. В пасхальную ночь в начале литургии я заболел, закружилась у меня голова, и я еле держался на ногах. Массово собравшийся православный народ на пасхальное служение заметил это и встревожился. Я горячо просил Бога укрепить меня для служения ради народа, который собрался на торжество веры и молитвы. Господь укрепил меня. Литургию я закончил благополучно и сказал проповедь. Народ с радостью христосовался со мною и расходился по домам.

На Светлой седмице я уехал из Кодня в Варшаву. Православные коденцы просили меня приехать к ним на Троицу. Я обещал. Почти всем селом они провожали меня до реки Буга, через который я переправился на пароме к станции железной дороги. К празднику Пятидесятницы я снова приехал в Кодень. На этот раз вынужден был совершать Богослужения на кладбище за селом, потому что польская полиция запретила мне совершать Богослужение в часовне в селе. На кладбище, среди могил, устроили мне из зеленых веток шалаш вроде алтаря, в котором я служил, а народ стоял вокруг него под открытым небом. Был жаркий и ветреный день. Свечи гасли и трудно было их сохранить. Я использовал это обстоятельство для своей пламенной проповеди. Это была последняя моя поездка в Кодень, но она оставила глубокий след в моей душе. Моя первая пастырская служба в Кодене была большим вкладом в мою пастырскую деятельность в дальнейшем.

2. Благодатное.

Такое название имела небольшая русская колония в 50-ти километрах от Варшавы. Население вокруг этой колонии было польское и католическое. Русские колонисты были выходцами из Центральной России старообрядцами, принявшими единоверие с Православной Церковью. Митрополит Дионисий назначил меня сюда исполнять пастырские обязанности. Здесь я не жил постоянно, а только приезжал из Варшавы на воскресные и праздничные дни для совершения Богослужений. Церковь в Благодатном небольшая, но уютная с иконостасом в старообрядческом стиле. Пели и читали на мотивы старообрядческие — протяжно. Богослужебные книги были старообрядческие. Здесь я хорошо познакомился со старообрядческими обычаями и порядками. В 20-ти и 15-ти километрах отсюда находились еще две русские колонии: Ивановка и Скобелевка. В них русского населения было еще меньше, но они принадлежали в церковно-приходском отношении к Благодатному. Церквей там не было. Я обслуживал и эти две колонии. Бывал в них редко, лишь в году один раз, главным образам в Великом Посту. Совершал там Богослужения, но ездил с псаломщиком.

По распоряжению митрополита однажды к воскресению поехали в Благодатное с миссионерской целью архимандрит Савва (Советов), впоследствии епископ Гродненский и архиепископ польских войск в чине генерала в эмиграции, умерший в Лондоне (Англия), протоиерей Коцыловский, бывший римско-католический польский священник, принявший православную веру, а также иеромонах Афанасий и три певчих студента. В воскресение вечером состоялось вечернее Богослужение. В церковь пришло много поляков, местных жителей, чтобы послушать проповедь о. Коцыловского, о которой было объявлено заблаговременно. Он проповедовал хорошо и убедительно. Небольшая церковь не могла вместить всех слушавших и многие стояли на дворе. Когда узнал об этом польский ксёндз, запретил своим прихожанам и всему польскому населению ходить в “схизматическую” церковь и слушать там проповеди. Он пригрозил, что если кто пойдет, отлучит от причастия (экскомуникует). Испугались и больше не пошли. Но сам факт прибытия сотни католиков и поляков в нашу церковь послушать проповедь свидетельствовал о том, что польское католическое население искало истину и жаждало нового учения.

Пастырски обслуживал я эту общину с Рождества Христова 1929 года до июня следующего года. Проезжая в автобусе по пути в Благодатное через город Гура-Кальвария, с любопытством и удивлением я видел старых евреев и молодых, жителей этого города, которые носили на голове ермолки и длинные пейсы-волосы и особые сюртуки до пят. Это были жиды-хасиды. В городе их было много. Они составляли значительный процент населения. (Там проживали так называемые гурские хасиды. Их центром была Гура-Кальвария, некогда называемая Ерушалаим де-Полония. В настоящее время здесь проживает только один еврей. Но есть действующая синагога! Прим. ред.)

З. Воломин.

После Благодатного я получил назначение на должность настоятеля Свято-Петропавловской церкви в городе Воломине и обслуживания общины при этой церкви. Церковь здесь помещалась на чердаке в доме русского и православного жителя Михальчонка, белоруса из Виленщины. Небольшая община и небольшая церковь радовали меня во многих отношениях: своим благочестием прихожан и убранством маленькой церкви, а также прекрасным хором, которым управлял церковный староста Лука Ржевский. Город находился в 30-ти километрах от Варшавы. Сюда я приезжал всякий раз для совершения Богослужения вечером и утром литургии.

В бытность мою настоятелем церкви в Воломине произошел следующий случай. Меня позвали к тяжело больному чахоткой горла. Он был оперным певцом, но и глубоко верующим и исповедовался со слезами. После принятия Святых Христовых Тайн он сказал мне со слезами: “Батюшка! Я не хочу умирать! Я хочу увидеть еще родину Россию свободной от большевиков.” Я утешал его, как мог, но горячо молился о нем ежедневно. Прошло некоторое время. Больше я уже не бывал в Воломине. Я встретил церковного старосту Воломинской церкви в Варшаве и спросил его об этом умиравшем певце. Получил ответ, что после исповеди и Святого Причастия он начал поправляться и теперь опять поет в опере. Я возблагодарил Господа за Его чудесную помощь, оказанную больному.

4. Синодальный Архив.

Летом мне было поручено заняться приведением в порядок Синодального архива. Указали, в чем должна состоять моя работа. Архив за много лет находился в беспорядке. Нужно было систематизировать, сделать опись всех дел и документов, а также дать краткое содержание их. Моим помощником был о. Игнатий (Озеров). Работа в архиве была сложная и нелегкая, а главное в значительной степени кропотливая. С большим интересом и охотой я принялся за эту работу. Заняла она много времени. Четыре месяца мы с о. Игнатием трудились с усердием и ежедневно. Дел архива было много и разнообразного содержания.

Занимаясь в архиве, я познакомился с деятельностью Священного Синода Православной Церкви в Польше. Там находилась вся переписка по делу проведения автокефалии этой Церкви. Были копии писем к Московскому патриарху Тихону по этому делу и ответы патриарха еще в годы 1923-1924. Некоторые из них помню и ныне. Я не собирался тогда писать истории автокефалии, потому не собирал соответствующих документов. Помню, что патриарх Тихон предоставил автономию Церкви в Польше и возвел в сан митрополита возглавителя ее, архиепископа Георгия (Ярошевского) указом 30 января 1922 года. Архимандрит Смарагд Латышенко, бывший ректор Волынской духовной семинарии, убил его выстрелом из револьвера 8 Февраля 1923 года за проведение автокефалии Церкви. После его кончины был избран на митрополичью кафедру в Польше архиепископ Волынский Дионисий (Валединский).

В Синодальном архиве мы нашли судебное дело епископа Люблинского Антония (Марценко), обвиненного в мужеложстве со своим келейником. С большим вниманием я читал его и ужасался. Мне показалось, что в этом судебном деле не все было чисто, что были ложные показания. Вероятно и Священный Синод, разбиравший это подозревал ложность показаний свидетеля, потому что отнесся снисходительно к обвиненному, не засудил его строго, а определил ему место жительства на покое в Мелецком монастыре в Полесской епархии. Позднее он был викарием этой епархии. В конце Второй мировой войны очутился в эмиграции и жил в Карлсбаде. По окончании войны в 1945 году возвратился на советскую родину в СССР и там где-то пропал.

5. Яблонка-Нижняя.

Это было большое селение в Карпатских горах в Галиции. Жители его перешли в Православие из унии и своими силами построили свою церковь в своем селе. По их ходатайству был назначен для них православный священник. Он получил отпуск к семье на Волынь, а временно на его место командировали меня. Прибыл я сюда в глухую осень. Становилось в горах холодно и часто выпадал снег. Крестьянский домик, в котором я поселился, был огорожен высоким частоколом и крытый соломенной крышей, пугал меня так, что ночью я спал в нем тревожно, боясь поджога униатами. Я сочувствовал священнику, который тут жил и служил в церкви. Он нес нелегкий пастырский подвиг здесь. С питанием мне было очень плохо. Молока в волю, но оно мне быстро опротивело, а других продуктов, кроме капусты, не было В горах же росла рожь или пшеница, поэтому жители и не имели своего хлеба, а на базаре в городе Турке за 12 километров по горам покупали, да и то лишь, как лакомство. Без хлеба я голодал. Покупали мне в городе, но он быстро черствел и высыхал. Вместо хлеба жители пекли лепешки из грубой овсяной муки, которую сами мололи в жерновах. Я не мог эти лепешки разжевать. Пробыл я здесь более месяца, пока приехал настоятель, которого замещал. Зато полюбил я прихожан. Они ходили длинными осенними вечерами в хату и просили рассказать им из истории, как насильственно была введена уния с Римом. Я рассказывал, а они слушали, пока не скажу, что пора уже спать. Они уходили. Больше всего я страдал от их “тютюна,” который они курили. Запретить им стеснялся. В церкви на литургии все стояли чинно и благоговейно от начала да конца: мужчины по правой, а женщины и дети по левой стороне. Одеты были в холщовые белые рубашки с вышитыми воротниками и манишкой, сверху без рукавов белый кожух для наряда и в таких же белых платьях с вышивками женщины. Пели всей церковью, регентов и специального хора не было. Зато с детских лет они знали наизусть литургию. Богослужение совершалось по церковно-славянски, но с украинской “вымовой” (произношением). Мне очень нравилось общенародное церковное пение. Жаль, что у нас его нет. Оттуда я возвратился в Варшаву.

6. Кулаковичи.

На праздники Рождества Христова меня командировала церковная власть в село Кулаковичи на Холмщине. Стояла морозная и многоснежная зима. Священника в этом селе не было, куда-то уехал. Его жена болела чахоткой легких. Церковь и священнический дом были. Там был и псаломщик. По их сельскому обычаю, я совершал всенощное бдение и вслед за этим св. литургию ночью. Начав служение в 4 часа утра, заканчивал в 7 утра. Всю литургию вместе со всенощной Храм был заполнен богомольцами. В церкви было душно от множества народа, поэтому стояли открытыми наружу окна и двери, а на дворе трещал мороз. Православные жители Холмщины — религиозные и благочестивые люди. Я удивлялся их выносливости и отпорности на католическое и польское влияние, среди которого они жили.

В половине декабря следующего года я получил назначение на должность наместника Яблочинского Свято-Онуфриевского мужского монастыря возле реки Буг на Подлясьи, а также заведующего приютом для престарелого духовенства в этом монастыре. Монастырь небольшой, но известный своим историческим прошлым. Во времена унии в нем жил Холмский православный епископ. Издавна в нем славилась чудотворная икона преподобного Онуфрия Великого, найденная в 15 веке на берегу реки Буга, где и построен был сей монастырь. Братии в монастыре числилось немного. Настоятелем состоял архимандрит Алексей (Осташевский), старик и просившийся на покой. С ним я уже познакомился летом, когда проводил свои каникулы в монастыре. Он не был много образованным, но старый монах с большим опытом в монашеской жизни. Было интересно его послушать.

Как старого знакомого, он принял меня ласково. Должность наместника в монастыре я получил после своего друга иеромонаха Филофея, которого перевели на другое место. Митрополит Дионисий послал его на два года в Константинополь для изучения греческого языка, где он учился в богословский школе на острове Халки. Монастырь летом утопал в зелени деревьев, окружавших его. Большинство деревьев была ольха. Кругом были заливные луга с маленькими прудами. Возле монастыря рос многовековой дуб, в дупле коего помещались три человека. Он был свидетелем большого периода монастырской жизни. Против монастыря на другом берегу реки Буга находилась станция Дубица железной дороги Брест-Холм. Через реку переправлялись паромом. До Первой мировой войны здесь был мост. Престольный праздник монастыря бывает 25/12 июня с.с., привлекающий много богомольцев. Ранней весной, когда льды на реке двигаются, вода поднимается и затопляет все луга вокруг монастыря. Тогда на месяц обитель бывает отрезана от внешнего мира и стоит среди деревьев и воды, как волшебный замок. До образования Польского независимого государства в 1918 году монастырь владел большими земельными угодьями, главным образом лесами. В 5-ти верстах от монастыря в лесу стоял монастырский скит и находилось кладбище на берегу большого Белого озера среди леса. Рядом с ним находились еще другие два озера: Черное и Тайное. Характерно, что в Белом озере вода была прозрачная и белая, а рядом в Чорном озере — вода, как смола, черная. Лесные угодья и озера отобрали польские государственные власти. Монастырю оставили пахотную землю и луга.

В монастыре я долго не оставался, только лишь 9 месяцев и был переведен в Турковичи на Холмщине. Жаль было расставаться с живописной и уютной обителью. Для нее за короткий срок я приобрел большее паникадило в храм, несколько серебрянных риз, колокол, подсвечники к иконостасу; обновил иконостас в трапезной, привел в порядок монастырский сад, который был запущен. Яблоки из сада и все фруктовые деревья сдавали жиду Бидерману в аренду. Братия фруктами из монастырского сада не пользовалась. Вне ограды монастыря стояли две красивые часовни: Успенская и Сретенская. На престольный праздник в них совершали литургию для богомольцев. В 1934 году в монастыре была открыта Диаконско-псаломницкая школа с четырехлетним обучением. Из нее вышли священники, диаконы и псаломщики. Она существовала до войны 1939 года.

8. Турковичи.

На мое место в Яблочинский монастырь был назначен мой брат по монашеству иеромонах Игнатий (Озеров). Ему я сдал свои обязанности в монастыре, а сам уехал в Почаевскую Лавру на богомолье. В то время там пребывал митрополит Дионисий из Варшавы. Я испросил у него аудиенцию. В архиерейском доме Лавры он принял меня ласково, выслушал мою неуверенность в своей миссии построения монастырского подворья в Турковичах и дал мне свое наставление. Велел мне заехать в Белев, где находилась недавно обновившаяся икона Божией Матери у одной местной жительницы, бедной вдовы. Настоятелем в Белевской церкви был мой коллега иеромонах Мелитон. К нему и посылал меня Митрополит познакомиться с делом организации монастырского подворья.

В Белев я заехал на обратном пути из Почаева и прогостил несколько дней у своего друга о. Мелитона. В его недавно построенной церкви собиралось множество богомольцев, пришедших из разных мест на поклонение чудотворной иконе “Взыскания погибших,” которая чудесно обновилась. Церковь и хозяйство в подворье вели монахини. Везде была чистота и порядок.

В Турковичи я приехал поездом уже поздно в октябре, когда погода была сырая, дождливая и везде грязь. Турковичи представляли большое село. Мимо проходила железная дорога и в Турковичах была станция. Поселился я в домике крестьянина Романа Казимерчука, семья которого обслуживала меня заботливо. Я занимал отдельную комнату, а его семья теснилась в другой. Непривычная деревенская обстановка тяготила меня. Я находил утешение для себя в прогулках по парку помещика, куда ходил ежедневно в любую погоду, и в дождь, и в снег. Гулял взад и вперед долго, более часа. По улице грязь была непролазная, вследствие чего я вынужден был веревками привязывать калоши к сапогам, чтобы в грязи не потерять их. В такую грязь я ходил в церковь, стоявшую на другом конце села на кладбище. Зимою приходилось идти по колена в снегу.

Назначили меня туда не только обслуживать религиозные нужды турковичан православных, но также для создания монастырского подворья. В консисторском указе об этом было сказано. На это дело дал мне свое благословение митрополит Дионисий. На меня возлагалась тяжелая обязанность, а по молодости и неопытности это казалось мне не по силам. Поэтому я волновался и унывал.

Но в Турковицкой церкви находилась копия чудотворной иконы Божией Матери “Турковицкой.” Православно-верующее население Холмщины ее почитало и на престольный праздник собиралось в десятках тысячах, чтобы помолиться пред Святой Иконой. Престольный праздник искони бывал 2/15 июля, когда стояла летняя пора. Для Холмщины Турковичи были святым местом. Один священник составил следующий стих в честь Турковицкой иконы Божией Матери, который народ воспевал в Турковичах на празднике (отпусте) и дома или во время крестного хода. Слова этого стихотворения:

Волынь Почаевом слыве,

Яблочином — Пидляссе,

А Турковичами живе

Вся земля Холмська наша, и т.д.

До Первой мировой войны в Турковичах существовал большой женский монастырь с 1902 года. Поляки его забрали в 1919 году и вселили туда своих монахинь, которые содержали детский приют для польских детей. Нашим монахиням не было где жить в Турковичах. Две родные сестры монахини жили в селе. Моей задачей было построить дом для жилья монахинь и священника.

Во время войны монахини выехали в Москву и забрали чудотворную (оригинальную) икону Турковицкой Божией Матери. Там она где-то исчезла. Турковичане сделали заказ местному художнику Зиню в Грубешове и он написал с чудотворной иконы копию. Она и хранилась в Турковицкой Церкви на кладбище, привлекая массу богомольцев. От нее совершались чудеса. В этой церкви начал совершать богослужения я и молиться пред св. иконой о небесной помощи в построении монастырского подворья.

Для осуществления моей цели в Турковичах нужны были деньги и место для построения дома, но у меня не было ни того, ни другого. С чего начинать и что делать, не мог ума приложить. Церковная касса не давала надежд на мои мероприятия — она выплачивала долги за колокола. Была только одна надежда на помощь Царицы Небесной. К Ней я и взывал в своей молитве ежедневно.

Наступила весна 1932 года. Я скорбел от того, что у меня ничего не выходило. Вдруг, неожиданно пришла благотворительница и пожертвовала необходимую сумму денег на построение дома. Я принял это, как чудо помощи Божией Матери, за что и возблагодарил Ее. Вслед за тем один благочестивый турковичанин предложил свой небольшой участок земли против церкви на кладбище. Положение спасено, и я немедленно приступил к делу. Начертил план дома и предложил еврею Худэсу, торговцу деревом в ближайшем местечке Тышовцы, построить дом по моему плану в течение одного месяца. Он согласился строить в кредит.

С уверенностью я готовился к Турковицкому престольному празднику 2/15 июля. К условленному сроку Худэс дом построил в Чернове и заканчивал его на месте. Своим рапортом я сообщил духовной консистории в Варшаву о том, что дом построен и моя задача выполнена. Митрополит Варшавский Дионисий придавал этому большое значение. Он издал распоряжение духовенству прибыть в Турковичи на храмовой праздник с крестными ходами. Сам пожертвовал в турковицкую церковь художественный металлический запрестольный крест с частицей от Животворящего Креста Господня и большую такой же работы Святую икону Воскресения Христова в металлическом киоте, сделанные в мастерской Почаевской Лавры. Эти Святыни принесли монахини Зимненского женского монастыря за 30 километров с крестным ходом. Кроме того, решил сам приехать в Турковичи со своим викарным епископом Саввой и свитой с целью возглавить торжество.

Накануне праздника Митрополит прибыл поездом из Варшавы в Турковичи. По установленному порядку его встретили крестным ходом на железнодорожной станции и сопроводили через село в церковь. По моей просьбе турковицкий помещик прислал за ним свой автомобиль, но Митрополит предпочел шествовать с крестным ходом с духовенством и народом, его встречавшим. Прибыло более сотни священников и тысячи народа. Говорили, что собралось около 30.000 паломников. Я встречал Митрополита с крестным ходом и духовенствам на паперти своего храма. Отсюда, с возвышенного места, открывалась величественная картина: двигались к нашей церкви по улице в должном порядке лес хоругвей, вереницей один за другим несли десятки запрестольных крестов, сонм духовенства, во главе с Митрополитом Дионисием и епископом Саввой и тысячи богомольцев. От умиления, видя эту картину, я заплакал и не мог остановить проливавшихся из моих глаз слёз. Это была незабываемая картина: торжество веры и Православия.

Всенощное бдение совершали возле церкви снаружи под открытым небом. Стояла чудесная погода. Мощный церковный хор под управлением священника В. Сагайдаковского пел на колокольне и своим пением наполнял огромное пространство. Казалось, что воспевал весь собравшийся на торжество многотысячный народ. Богослужение возглавлял епископ Савва, а Митрополит стоял на высокой стасидии рядом с духовенством. Когда всенощное бдение кончилось, то всю ночь служили молебны и акафисты Божией Матери, а богомольцы подходили с благоговением лобызать ее чудотворный образ. Икона сияла в высоком киоте, окруженная тысячью свечей, залитая, казалось, небесным светом. Всю ночь священники исповедовали богомольцев, которые причащались св. Христовых Тайн Тела и Крови во время ранней и поздней литургий. Богослужение в праздник закончилось крестным ходом на реку Гучву для освящения воды, а после него обедом для Митрополита, духовенства и почетных гостей в новом церковном доме монастырского подворья. Митрополит оценил мои труды и наградил меня золотым наперсным крестом.

По окончании Богослужения в день праздника, когда богомольцы разошлись, а в доме оставалось духовенство и Митрополит, неожиданно на чистом голубом небе появилось на горизонте облако, которое быстро увеличилось и заволокло все небо. Из него полил дождь и ударил сильный гром, который попал прямо в подводы с каруселями, убил лошадей, электрическая искра пронеслась вокруг нашего дома с духовенством, никому не причинив вреда.

Карусельщики поляки были наказаны за то, что во время службы всей нашей литургию играли и развлекали публику, расположившись недалеко от кладбища. Я просил их не мешать Богослужению, но они смеялись и кощунствовали. Матерь Божия покарала их за это. После этого уже никогда не приезжали карусельщики на Турковицкий праздник. Поняли свой грех.

Во время моего служения в Турковичах от Святой Иконы Турковицкой Божией Матери совершилось несколько чудесных исцелений больных, а в прошлом, как рассказывали мне старожилы в Турковичах, было известно их много. Под старинною 500 лет давней церковью хранились костыли хромых, получивших исцеление от Турковицкой Святой Иконы.

Турковичи и окрестности имели свое историческое прошлое. Название это происходит от “ту турки.” Некогда сюда приходили турки во время войны с Польшей и располагались станом на берегу реки Гучвы, вдоль которой находились Турковичи. Река была глубокая с болотистыми и топкими берегами. Турки, не могли ее перейти . На противоположном берегу стоял город с крепостью Червень, про который в древней летописи сказано:

“Киевский князь Володимирь, шедъ на ляховъ и зая ихь грады Перемышль, Червень и иные.”

Турки не могли проникнуть в Червень и занять этот город. Ныне на месте Червеня стоит село Чермно (Черное) и находятся высокие валы, остатки крепости. Предместьем Червеня было поселение, которое ныне называется Тушивцы, что означает: там жили некогда шивци — сапожники.

Турковицкая икона Божией Матери является подобием иконы Ченстоховской Божией Матери, находящейся в Ченстохове в Польше. Ныне так называемая Ченстоховская икона некогда была семейной иконой князей Галичских. Польский король Казимир завоевал Галичское княжество и присоединил его к Польской короне. Княжеский род был уничтожен. Наследница этого рода жила в замке в Белжеце на границе с Холмским княжеством. Польский князь Мазовецкий женился на этой княжне и увез ее в Мазовше. Княжеский обоз остановился на отдых в лесу на берегу Гучвы, где ныне стоит Турковицкий монастырь. В обозе находилась Святая Икона Божией Матери князей Галичских, увозимая в Польшу. Когда обоз уехал, на месте, где стояла св. икона, появилось сияние, и в сиянии пастухи увидели Святую Икону. Сообщили об этом своим родителям, а те священнику. С крестным ходом обретенную икону перенесли в церковь, которая прославилась чудесами исцелений больных. Святая Икона была названа Турковицкой. Историческое ее прошлое относится к 15 веку.

По сохранившимся историческим данным на месте обретения Святой Иконы в Турковичах существовал православный монастырь, но его разрушили в 17 веке униаты. Восстановлен он был лишь в начале нынешнего 20 столетия. Об этом мы уже говорили в начале описания Туркович.

Турковицкий женский монастырь XX-го века вел широкую религиозно-просветительную и миссионерскую работу. На свои средства он содержал детский приют для девочек, церковно-учительскую школу, больницу для бедных, аптеку для раздачи бесплатно лекарств и обслуживал больных. Местное население вспоминало это с благодарностью. В 1943-1944 годах польские банды убивали православное население в Турковичах, а спасшиеся уехали из своего села. Турковичи больше не существуют, как равно и вся Холмщина. Поляки завладели всем.

9. Кельцы.

В декабре 1932 года меня перевели в гор. Кельцы, в центр Польши, в горах. В нем проживали русские и составляли небольшую церковную общину. Прибыл я туда в канун праздника Рождества Христова. На квартиру приняли меня местные домовладельцы супруги Станюкович. В их богатом доме я устроился удобно. У них же я и остановился. Богослужения совершал в немецко-лютеранской кирхе после их богослужения. Были неудобства, но выхода не было. Вскоре мне удалось уговорить местного русского торговца Иванова разрешить устроить в его доме домовую церковь. Он согласился. Из двух комнат устроили небольшую церковь в честь святителя Николая Чудотворца. В ней я и совершал Богослужения.

В городе стояли две православные пяти-купольные церкви, построенные в конце прошлого 19 века. Церкви чудесной архитектуры. Одну церковь католики переделали в свой храм, а другая стояла закрытая с разрушенным куполом в центре. Сделано это умышленно. Вскоре ее разобрали. Стояла она в центре города против католического кафедрального собора и епископского дворца. Она мозолила глаза полякам. Я просил возвратить ее православным, но они отказали. К этой церкви принадлежал большой двухэтажным дом, но и его не возвратили нам. Насилие и беззаконие были орудием в руках польских властей.

В своей церкви я обучал небольшое количество детей Закону Божию. По-русски они все говорили, хотя учились в польских школах.

Из г. Кельцы я ездил поездом ежемесячно в г. Радом для совершения Богослужений. Было два часа езды. В этом городе жили многие православные, которых я обслуживал. В тёплое время года я служил в часовне на православном кладбище за городом, а зимою в евангелической школе в центре города. Городской величественный собор, стоявший в центре города, был забрал поляками и переделан на костел. Во всех городах центральной Польши православные храмы были поляками либо разобраны, либо переделаны на их храмы. Они мстили русским за владычество России над Польшей со времени императрицы Екатерины Второй.

Кроме городов Кельцы и Радома я обслуживал небольшую церковную общину в городе Островец-Келецкий. (Ныне город Островец Свентокшиский. Прим ред.) Там я бывало редко. Богослужения совершал в зале на фабрике. Гостеприимно принимал меня врач окулист, крещёный еврей. Жена его была русская православная. В религиозном отношении он отличался вольнодумством, а в душе может быть был евреем по вере.

Прихожане в Кельцах праздновали Рождество Христово по новому стилю, а в Радоме по-старому. Дважды я служил в этот праздник: по новому и старому календарям. Вообще в городах коренной Польши русские жили по новому календарю. В Варшаве все праздники праздновали по-новому. Русские и все православные к этому привыкли, считая,что так лучше.

Высоко в Свято-Кшиских горах (Свентокшиские горы, прим. ред.) в провинции Кельц находилась тюрьма строгого режима, в которой содержались и православные коммунисты за поджоги и убийства. В великом посту я исповедовал их, совершал литургию в тюрьме и приобщал Святых Христовых Тайн заключенных. Условия жизни в этой тюрьме были тяжелые.

Келецкие условия моей пастырский деятельности позволяли мне ездить в горы Карпаты на отдых летом. Мне это нужно было для укрепления моих легких. Возвратившись из Карпат в конце августа 1934 годы, я получил приглашение прибыть в министерство просвещения в Варшаву и немедленно отправился туда ближайшим поездом. Там предложили должность воспитателя в государственном интернате для студентов православного богословского факультета Варшавского университета. Мою кандидатуру на эту должность указал митрополит Варшавский Дионисий. Я согласился. Таким образом я вскоре распрощался с моими прихожанами в Кельцах и Радоме. Они жалели меня и пытались просить Митрополита оставить меня в Кельцах, для чего ездила в Варшаву делегация, но успеха не имела.

10. Варшава.

Моя служба в студенческом интернате имела чисто педагогический характер, что-то для меня новое, непривычное Я полюбил пастырство на приходах, но иметь дело со взрослыми студентами университета было нелегко. Нужны были такт и выдержка, а также опыт. Это необходимо приобретать. Как новичок в этой области я боялся, что не смогу справиться со своими обязанностями.

Ректор интерната архимандрит, профессор, доктор философии, Илларион Васдекас, русский грек, представил меня студентам в интернатской церкви после вечерней молитвы. Приняли меня с любопытством и благожелательно. Я почувствовал себя смелее в своей должности. С этого дня начались мои дежурства в интернате.

Наш интернат официально назывался так: “Государственный интернат для студентов богословского факультета.” В нем было свое начальство и своя администрация: делегат министра просвещения доктор Загуровский — ректор интерната, упомянутый выше, гармостер или старший воспитатель и духовник, воспитатель, интендант для ведения хозяйства, а затем хозяйка на кухне, повар, прислуга, уборщики. Штат служащих немалый. Всех студентов насчитывалось 80 человек. Больше не принимали.

Здание интерната большое, построенное министерством в 1929 году специально для этой цели. Находилось оно рядом с митрополичьим кафедральным собором.

Здание государственного интерната для студентов православного богословского факультета Варшавского университета в находилось в районе Варшавы, называемом Прага.

В интернате чистота, порядок, полы паркетные с блеском, большие комнаты, студенческие комнаты для двух, зал-читальня, столовая и все хозяйственные приспособления. Все устроено модерно и нарядно. Условия студентов были прекрасные. На верхнем этаже интернатская церковь в честь Святителя Николая Чудотворца. В ней ежедневно утром и вечером совершались Богослужения. Служили студенты по группам. Все не присутствовали в будние дни, а только в праздники и воскресенья, за этим следил я по своей обязанности.

Для пользы моей службы министерство обязало меня получить педагогическое образование на гуманитарном факультете. Я это охотно выполнил в порядке совместимости с моими обязанностями в интернате. Мое сочинение по педагогике получило отличную оценку профессора, благодаря чему меня освободили от устных экзаменов по педагогике. Я полюбил этот предмет, особенно педагогическую психологию, и намеревался писать докторскую работу из этой области. Но в это время мне предложили для доктората другую тему, богословскую, за которую я с радостью принялся.

Меня назначили через год на должность гармостера в студенческом интернате с месячным окладом ординарного профессора университета (6 категория из 13). Это повышение по службе я получил, благодаря полученному мною педагогическому образованию. Моими обязанностями стали: обучение студентов практическому уставу и совершению Богослужений в церкви, произнесению проповедей (гомилетический кружок), церковно-славянскому языку при помощи чтения на клиросе, воспитательные беседы со студентами одиночно или группами, наблюдение за их поведением. Эти меры нужны были, чтобы подготовить их для пастырского служения. Студенты жили в интернате на казённый счет, ничего не платя за свое содержание.

Кроме обязанностей в интернате, меня пригласили в комиссию при министерстве для цензуры и оценки учебников средних школ по Закону Божию. В этой комиссии я занимал должность вице-председателя, каковым был архимандрит Феофан (Протасевич), погибший во время Варшавского польского восстания в 1944 году. Его убили возле церкви на Воле в Варшаве. Другие члены комиссии были в священном сане. Все они погибли во время войны.

За счет министерства наши студенты третьего курса совершали экскурсию по Польше с целью познакомиться с ее достопримечательностями. Бывало это в конце академического года. По своей обязанности я сопровождал студентов.

Министерство старалось полонизировать наших студентов, но успеха не имело. Студенты твердо держались своей национальности и полонизации не поддавались. Однако находились единицы, которые ради выгоды становились поляками. Они вели себя вызывающе и нарушали дисциплину. Им покровительствовал Г. Загуровский, но меня не трогал. Однажды он сказал мне: “Я ценю а уважаю вас за то, что вы хороший священник и пастырь.” Он мою твердость знал. Полонизации я не сочувствовал.